Моя прекрасная ошибка  - Ви Киланд

Мои беседы со священником проходили много лет назад. Я не помнила многого из того, что говорила ему, но тогда я была напугана и растеряна. И он был единственным человеком, в присутствии которого я чувствовала себя в безопасности. А теперь я выяснила, что все это было обманом, и поэтому чувствовала себя… сбитой с толку, обозленной, оскверненной.

Но, что хуже всего, я испытывала стыд. Я всегда сожалела, что приходилось скрывать некоторые эпизоды своего детства, и чувствовала себя виноватой за то, что не смогла раньше остановить то, через что пришлось пройти моей сестре.

– Мне надо прилечь. – Я чувствовала, что Кейн смотрит на меня, но не могла решиться встретиться с ним взглядом. – Тебе сейчас лучше уйти.

Он с минуту молчал, а я упорно продолжала смотреть в сторону. Потом я услышала, что он встал и еле слышно произнес:

– Прости меня, Рэйчел. Прости за все.

Я многие годы хотела вернуться туда. Но та часть моей жизни была словно запечатанной шкатулкой. Я боялась открыть ее из страха обнаружить там воспоминания, которые уже не смогу загнать обратно. Однако в последние четыре дня после обрушившихся на меня откровений Кейна стремление вновь посетить это место усилилось настолько, что я больше не могла ему противиться.

Службы в это время в церкви не было, но в последние десять минут люди начали прибывать и рассаживаться по рядам возле исповедальни. Возможно, они ждали своей очереди на исповедь. Я сидела в другом конце церкви, глубоко погрузившись в собственные мысли. Иногда я обращала внимание на людей, входящих и выходящих из исповедальни. Все они пришли покаяться в своих грехах. В церковь вошла женщина с ребенком, они уселись неподалеку. Девочке на вид было лет десять – она была не старше меня, когда я начала приходить сюда по субботам.

После того как из исповедальни вышел пожилой джентльмен, женщина наклонилась к девочке и прошептала ей что-то на ухо, а потом вошла в кабинку. Мне это напомнило, как я с мамой приходила в эту церковь до того, как она заболела. Я закрыла глаза и увидела нас с мамой, сидящих здесь двадцать лет назад.

– Ты же знаешь, когда у тебя болит животик или поднимается температура, ты всегда ходишь к доктору, – произнесла она, когда мы дожидались ее очереди войти в эту странную каморку.

– Да.

– Ну вот, а сюда ты приходишь, когда у тебя болит здесь. – Она похлопала себя по груди.

– Когда болит в груди? Как у Райли, когда она заболела этой… как ее?… невманией?

Мама рассмеялось.

– Пневмонией. Но я не про ту боль говорю. Речь идет о том, что сидит глубоко внутри тебя и благодаря чему мы испытываем чувства.

Я сморщила носик.

– И что же там, внутри меня?

– Душа. Это то, что сложно объяснить. Но это твоя истинная сущность, то, что делает тебя той, кто ты есть.

Я засмеялась.

– Не понимаю.

Мама улыбнулась.

– А тебе сейчас и не надо понимать. Просто помни, что в этом месте ты можешь разговаривать с Богом – о чем угодно.

– А если Бог в этот момент будет занят?

Она наклонилась и поцеловала меня в макушку.

– Тогда тебя выслушает один из его ангелов.

Я не замечала, что плачу, пока слезинка не упала на сложенные на коленах руки. Открыв глаза, я посмотрела туда, где сидела маленькая девочка, но все ряды уже опустели. Девочка с матерью ушили, как и все прихожане, а я этого даже не заметила. Тут мое внимание привлекла открытая дверца исповедальни. Осмотрев церковь, я поняла, что осталась тут в полном одиночестве. Сердце мое сжималось в груди от пробудившихся воспоминаний о матери.

– Сюда ты приходишь, когда у тебя болит здесь.

– И что же там, внутри меня?

– Твоя истинная сущность, то, что делает тебя той, кто ты есть.

Не успев опомниться, я поднялась и направилась к исповедальне.

После стольких лет мне все казалось нереальным. Мне уже было двадцать пять, но в кабинку вошла прежняя десятилетняя девочка. Внутри ничего не изменилось. Комнатушка выглядела в точности так же, как в последний раз, когда я входила туда. Я слышала чье-то дыхание в другой половине исповедальни – священник ждал, когда я заговорю. На этот раз я видела, как он туда входил. И это был настоящий священник.

В конце концов, поборов сомнения, я сделала глубокий вдох и отодвинула деревянное окошко, закрывающее решетчатую перегородку.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила. Прошло пятнадцать лет со дня моей последней исповеди.

* * *

Священник вел себя довольно сдержанно, и ничего, кроме «продолжайте» и «расскажите, что было дальше», я от него не услышала. После довольно сумбурного начала, когда я не знала, с чего начать и о чем говорить, я просто без остановки бессвязно болтала целых полчаса. Я никогда так долго ни с кем не разговаривала о моей матери и о сестре, о непреходящем чувстве вины, о годах, которые я проживала, пожираемая стыдом за то, чему позволила случиться.

– Что же вас при-ивело сюда сегодня? Похоже, вы в последнее время много размшля-али. – В его голосе явно слышался ирландский акцент.

Несмотря на то что я пришла сюда, охваченная смятением из-за неожиданного признания Кейна, мы о нем почти не говорили. То, что меня беспокоило, имело отношение больше ко мне самой, а не к нему.

– Это очень длинная история.

– Не волнуйтесь, времени у меня в избытке, дорогая.

Думаю, священники за свою жизнь наслушались такого, что их сложно удивить, поэтому, когда я закончила свою безумную историю, он не показался ничуточки удивленным.

– Хотите покаяться еще в чем-нибудь?

– Я действительно давно не исповедалась, и у меня накопилась уйма грехов. Например, я часто употребляю крепкие выражения.

Священник некоторое время молчал.

– Назначаю вам епитимию – пять раз прочесть «Аве, Мария», один раз «Отче наш» и два раза молитву о прощении грехов.

– Хорошо.

Я стояла и смотрела на решетчатую перегородку исповедальни. Священник смотрел в сторону двери, и я видела лишь смутные очертания его профиля.

– Благодарю, что выслушали меня, отец.

Я уже протянула руку к двери, когда он вдруг остановил меня.

– Рэйчел?

– Да?

– Ваши грехи легко отпустить. Вы ведь не совершали ничего ужасного. Главное, чтобы вы сами могли себя простить.

Прочитав назначенные молитвы, я вернулась в машину. И лишь на полпути домой до меня дошло – я не называла священнику своего имени, но он откуда-то знал, что меня зовут Рэйчел.